9 июля 2023 года в возрасте 90 лет почила многолетняя труженица на ниве Христовой казначея Борисо-Глебского кафедрального собора города Даугавпилса Нина Иосифовна Вуцена (в девичестве – Циро).

Родом она была из Витебской области, Верхнедвинского района, деревни Еськово. До Второй мировой войны жила с родителями в Полоцке, где на железной дороге трудился её отец, а затем до 1940 года – в Бигосово. Когда началась война, в скором времени их семья оказалась на оккупированной территории. Зимой 1943 года вместе с матерью она попала в Саласпилсский лагерь. Своими воспоминаниями Нина Иосифовна поделилась в издании «Православная жизнь» №5 (99) за май 2010 года. В память о новопреставленной р.Б. Нине предлагаем прочесть этот материал.

Материнская молитва сохранила жизнь

Во время Второй мировой войны сотни тысяч людей прошли через концлагерь в Саласпилсе, известный своим особо жестоким отношением к детям. Среди малолетних узников лагеря смерти была и 11-летняя Нина. Сегодня уже давняя прихожанка Борисоглебского собора Нина Иосифовна Вуцена делится своими воспоминаниями о том страшном времени.

Война застала нас в деревне у бабушки, в 15 км от станции «Боровка». Эвакуироваться мы не успели, поэтому пришлось остаться на оккупированной территории. В 1942 году стали проявлять себя партизаны. За ними пришли каратели. Мы видели зарева от горящих деревень. Доходили слухи о массовых расстрелах и людях, закопанных живьём в землю.

О приближении карателей нам сообщали, и мы тогда бежали в лес, забирая с собой наиболее ценное имущество. Мы три раза прятались в лесу, но каждый раз сгорала какая-то другая деревня, не наша.

Не желая больше жить в постоянном страхе, мы решили уехать подальше к большому лесу. Остановились в деревне Каменка. Дальше дороги не было. За домами стеной стоял густой, заваленный снегом и буреломом лес. В него ушли все мужчины и подростки, которых, останься они, ждала бы верная смерть от рук карателей. Все женщины, дети и старики собрались в одном доме – вместе было легче бороться со страхом. Неожиданно увидели в окно, как к деревне в белых маскхалатах крадучись подбегают немцы. Кто-то сказал: «Становитесь на колени, молитесь!». Люди моментально опустились на пол и стали молиться так горячо, как никогда ещё в жизни. В открывшуюся дверь заглянул немецкий солдат и что-то крикнул. Среди жителей села нашёлся ветеран ещё Первой мировой войны, который немного понимал по-немецки. «Приказывает выйти на улицу!» — перевёл он. «Пусть убивают здесь! Никуда не пойдём!» — раздалось в ответ. «Немец говорит, что никого убивать не будут», — снова перевёл старый солдат гортанные выкрики карателя. Народ нехотя потянулся к выходу.

На улице всех погрузили в крытый грузовик и отвезли в ближайшее местечко, где заперли в одном доме. Всю ночь люди стояли в выстуженном доме, так как не было места даже присесть. Утром в окна было видно, как мимо прогнали большую группу евреев. Они были полураздеты, несли с собой какие-то жалкие узелки. Евреев увели в сторону большой белой церкви. Вскоре оттуда послышались выстрелы…

Через некоторое время пришли и за нами. В фургоне привезли на станцию «Боровка», погрузили в поезд. Оказалось, что местом назначения являлся концлагерь «Саласпилс». По прибытии на место людей выгрузили из вагонов и под охраной погнали по песчаной дороге через небольшой лесок. Дорога привела к распахнутым настежь воротам, к забору из колючей проволоки и пулеметным вышкам, стоявшим по периметру лагеря. Взахлёб лаяли злые немецкие овчарки, кричали вооруженные охранники. Пленников загнали в барак, держали в нём какое-то время, а потом заставили раздеться до гола и в таком виде погнали по мёрзлой, колючей земле в другой барак, где была баня. После помывки начался карантин. Заключённых держали в тесноте, где все спали вповалку на грязной соломе.

После «карантина» началась повседневная лагерная жизнь. Мы жили в огромном многоярусном бараке, вмещавшем несколько сотен человек. Взрослые работали – плели что-то из соломки. Дети находились поблизости. Кормили очень плохо: на день давали кусочек хлеба и по кружке эрзац-кофе – утром и вечером. В обед привозили баланду, которую разливали очень экономно – каждому по черпачку. Есть, конечно, хотелось постоянно. Я очень плохо себя чувствовала, еле ходила, была в полубессознательном состоянии, белый свет был не мил.

В этом же лагере были заключённые латыши. Однажды один из них, взглянул на меня и, так как я, вероятно, вызвала у него сострадание, поинтересовался у моей мамы, что со мной. Мама рассказала. «Только никому не говорите о том, что она больна, – предупредил он, – иначе это будет последний раз, когда вы её видели!» После обеда этот мужчина подошёл ко мне и дал лекарство, которое оказалось чудодейственным. А ещё он мне передал маленький бутербродик, который я приняла как величайшую драгоценность. Как звали моего спасителя, я не знаю… Через много лет после окончания войны я пыталась разыскать его через газету «Советская молодёжь», но безуспешно.

Сколько мы находились в лагере, сказать не могу. Из лагеря нас с мамой поместили в Рижский женский монастырь во имя Святой Троицы, о чём говорит архивная справка. Я не помню, как нас увозили из лагеря, не помню и своего пребывания в рижской обители. Зато в памяти остались хозяева, у которых мы работали уже после монастыря: злой и жадный Найдо Станослав и добрый, приветливый г-н Круминь.

Работа на хуторе в Огрском районе была тяжёлой, но, во всяком случае, мы были сыты и в безопасности. Я как страшный сон вспоминала Саласпилс. Потом выяснилось, что в этом же лагере находилась моя бабушка и жена моего родного дяди с двумя детьми. Их содержали отдельно, и мы не знали о том, что они поблизости. Бабушка заболела, её поместили в лагерную «больницу», где она и умерла. У тёти отобрали детей. Её саму увезли в концлагерь в Люблине, а у детей выкачивали кровь для немецких солдат. Православной Церкви удалось спасти их вместе со множеством других малолетних узников. Но мой двоюродный брат, пережив лагерный ужас, погиб вскоре после освобождения, попав под колеса автомобиля.

По окончании полевых работ наш хозяин перестал нуждаться в нас как в рабочей силе, поэтому нас отправили в рижский лагерь для перемещённых лиц, который находился на месте разрушенной текстильной фабрики по адресу ул. Балта, 9. Там было несколько бараков и вновь построенные цеха, в которых работали взрослые. По выходным мы ходили в церковь в Задвинье, а по большим праздникам посещали Христорождественский собор. Помню, как на праздник Пасхи я сидела на паперти, и прихожане надавали мне много яиц и очень вкусных булочек.

Думаю, мы остались живы и неразлучны с мамой только благодаря её молитвам и помощи Господа Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы. Удивительно, но сквозь всю войну она смогла пронести молитвенник и Богородичную иконку: они сопутствовали нам и в концлагере Саласпилса, и на хуторе, и в Риге, и даже в Германии, куда нас отправили на пароходе в 1944 году в виду наступающего фронта. В Германии тоже был лагерь, но не такой страшный, как Саласпилс. Несмотря ни на что мы выжили, и это – настоящее чудо.

«Православная жизнь» №5 (99), май 2010 года.